Форум » К. » Речь о еврейском языке » Ответить
Речь о еврейском языке
Nash: [РЕЧЬ О ЕВРЕЙСКОМ ЯЗЫКЕ] Перед тем как прозвучат первые стихи восточно-еврейских поэтов, я хотел бы уверить вас, глубокоуважаемые дамы и господа, в том, что вы понимаете идиш намного лучше, чем вы думаете. Я, собственно, не забочусь о тех впечатлениях, которые получит каждый из вас на сегодняшнем вечере, но я хочу, чтобы с первого же мгновения они — если они того заслуживают — воспринимались свободно. Однако этого не может произойти, пока некоторые из вас испытывают перед идиш такой страх, что он почти читается на лицах. О тех, кто относится к идиш с пренебрежением, я вообще не говорю. Но страх перед идиш — если угодно, страх, смешанный с неким известным отвращением — в конце концов вещь, в принципе, понятная. Если мы окинем предусмотрительно-беглым взглядом нашу западноевропейскую жизнь, мы найдем ее весьма упорядоченной, все спокойно идет своим чередом. Мы живем в каком-то прямо-таки веселом согласии, понимаем друг друга, когда нам это необходимо, обходимся друг без друга, когда нас это устраивает, но понимаем друг друга даже и тогда; кто, существуя при таком порядке вещей, смог бы понять этот путаный идиш — да и кто вообще захотел бы его понимать? Идиш — это самый молодой европейский язык, ему всего четыреста лет — даже, собственно, еще намного меньше. Он еще не выработал такие ясные языковые формы, какие используем мы. Его выражения коротки и остры. У него нет никакой грамматики. Любители пытаются составить грамматику, но идиш постоянно живет в речи и не может устояться. Народ не оставляет его грамматикам. Он состоит из одних иностранных слов. Но они в нем не покоятся, а сохраняют ту торопливость и живость, с которой были усвоены. Переселения народов пронизывают идиш от одного его края до другого. Все это немецкое, древнееврейское, французское, английское, славянское, нидерландское, румынское и даже латинское идиш воспринял с любопытством и легкомыслием; немалая сила нужна уже для того, чтобы удержать эти языки вместе в таком состоянии. Поэтому ни один разумный человек и не помышляет о том, чтобы превратить идиш в какой-то мировой язык, как ни близок он, вообще говоря, к таковому. Заимствования из него популярны только в воровском жаргоне, потому что арго меньше нуждается в языковых связях, чем в отдельных словах. А также потому, что идиш все-таки долго был презираемым языком. Но и в таком бытовании языка господствуют осколки известных языковых законов. К примеру, начало формирования идиш относится ко времени перехода сред неверхненемецкого в нововерхненемецкий. Тогда происходил выбор форм, средневерхненемецкий выбрал одну, идиш — другую. Иными словами, идиш развивал формы средневерхненемецкого языка последовательнее, чем даже нововерхненемецкий, так, например, выражение на идиш mir seien (нововерхненемецкое wir sind*) естественнее развилось из средневерхненемецкого sin, чем это современное wir sind. To есть идиш продолжал придерживаться форм средневерхненемецкого несмотря на развитие нововерхненемецкого. Все, что попадало в гетто, не скоро выходило оттуда. Так сохраняются формы Kerzlach, Blьmlach, Liedlach**. И затем в это языковое образование, смешивающее закон и произвол, вливаются еще и диалекты. Да и весь идиш состоит только из диалекта, даже письменный, несмотря на то, что о написании, в основном, имеется единое мнение. * Мы есть. ** В современном немецком: Kerze (свеча), Blume (цветок), Liede (беседка).
Ответов - 3
Nash: При всем том я думаю, что в большинстве своем вы, глубокоуважаемые дамы и господа, пока что пребываете в убеждении, что ни единого слова на идиш не поймете. Не ожидайте от объяснений поэзии никакой помощи. Если уж вы даже идиш понять не в состоянии, никакое конкретное объяснение вам не поможет. В лучшем случае вы поймете его и заметите себе, что там будет что-то сложное. К примеру, я мог бы вам сказать: господин Леви прочтет сейчас — как это в самом деле и будет — три стихотворения. Вначале «Grine» Розенфель-да. «Grine» это «Grunen», «зеленые», «новобранцы», новоприбывшие в Америку переселенцы. В этом стихотворении такие еврейские эмигранты со своими грязными дорожными узлами маленькой группкой идут по улице Нью-Йорка. Естественно, собираются зеваки, с удивлением их рассматривают, следуют за ними и смеются. Взволнованный этой уличной сценой до глубины души, поэт поднимается над ней и обращается ко всем евреям и ко всему человечеству. И кажется, что когда говорит поэт, эта группа эмигрантов застывает, хотя они далеко от него и не могут его услышать. Второе стихотворение принадлежит Фругу и называется «Песок и звезды». Это горькая интерпретация одного библейского предсказания. В нем говорится, что мы станем как песок у моря и как звезды на небе. Ну, как песок нас уже попирают — когда же теперь сбудется и про звезды? Третье стихотворение — Фришмана, называется «Ночь тиха». Влюбленная пара встречает ночью благочестивого ученого, идущего в молельный дом. Они пугаются: теперь на них могут донести, потом успокаивают друг друга. Как вы видите, такие объяснения ничего не дают. Привязанные к этим объяснениям, вы затем в читаемом будете искать то, что уже знаете, и того, что там есть на самом деле, не заметите. Но, к счастью, всякий, знающий немецкий язык, способен понять и идиш. Так как если смотреть с некоторого — правда, большого — удаления, то внешняя понятность идиш образована немецким языком; в этом преимущество идиш перед всеми языками земли. Однако — по справедливости — и у них у всех есть преимущество перед ним. И именно то, что идиш нельзя перевести на немецкий. Связи между идиш и немецким слишком тонки и значимы, они мгновенно разрываются, когда идиш возвращают к немецкому, то есть возвращают уже не идиш, а нечто бессущностное. Переводом, к примеру, на французский идиш может быть сообщен французам, переводом на немецкий он уничтожается. Так, «toit» это не «tot» и «Blьt» — никоим образом не «Blut»*. Но не только из этой дали немецкого языка можете вы, уважаемые дамы и господа, понять идиш; вы можете подойти к нему на шаг ближе. Уже сравнительно недавно появился хорошо известный разговорный язык немецких евреев — в качестве некоторого более или менее отдаленного, но все еще сохраняющего множественность оттенков (в зависимости от места проживания носителей: в городе или деревне, на востоке или на западе) приближения к идиш. Поэтому историческое развитие языка идиш можно было бы проследить в современной плоскости почти так же хорошо, как и в глубине истории. И уже совсем близко вы подойдете к идиш, если вспомните о том, что, помимо знаний, в вас живут способности и сочетания способностей, позволяющие вам понимать идиш чувством. Лишь так может объясняющий помочь вам — успокоив вас, чтобы вы не чувствовали себя исключенными и осознали, что уже не можете жаловаться на непонимание языка. Это — самое важное, ибо с каждой жалобой понимание ускользает. В то же время, сохранив спокойствие, вы вдруг окажетесь внутри этого языка. Но раз уловив идиш — а он соединяет всё: и слово, и хасидскую мелодику, и само существо этого восточно-еврейского актера, — вы уже не сможете вновь обрести ваше прежнее спокойствие. Вы тогда так сильно почувствуете истинное единство этого языка, что испугаетесь, но уже не идиш, а себя. * toit (идиш) и tot (нем.) — «мертвый»; Blьt (идиш) и Blut (нем.) — «кровь».
Nash: При всем том я думаю, что в большинстве своем вы, глубокоуважаемые дамы и господа, пока что пребываете в убеждении, что ни единого слова на идиш не поймете. Не ожидайте от объяснений поэзии никакой помощи. Если уж вы даже идиш понять не в состоянии, никакое конкретное объяснение вам не поможет. В лучшем случае вы поймете его и заметите себе, что там будет что-то сложное. К примеру, я мог бы вам сказать: господин Леви прочтет сейчас — как это в самом деле и будет — три стихотворения. Вначале «Grine» Розенфель-да. «Grine» это «Grunen», «зеленые», «новобранцы», новоприбывшие в Америку переселенцы. В этом стихотворении такие еврейские эмигранты со своими грязными дорожными узлами маленькой группкой идут по улице Нью-Йорка. Естественно, собираются зеваки, с удивлением их рассматривают, следуют за ними и смеются. Взволнованный этой уличной сценой до глубины души, поэт поднимается над ней и обращается ко всем евреям и ко всему человечеству. И кажется, что когда говорит поэт, эта группа эмигрантов застывает, хотя они далеко от него и не могут его услышать. Второе стихотворение принадлежит Фругу и называется «Песок и звезды». Это горькая интерпретация одного библейского предсказания. В нем говорится, что мы станем как песок у моря и как звезды на небе. Ну, как песок нас уже попирают — когда же теперь сбудется и про звезды? Третье стихотворение — Фришмана, называется «Ночь тиха». Влюбленная пара встречает ночью благочестивого ученого, идущего в молельный дом. Они пугаются: теперь на них могут донести, потом успокаивают друг друга. Как вы видите, такие объяснения ничего не дают. Привязанные к этим объяснениям, вы затем в читаемом будете искать то, что уже знаете, и того, что там есть на самом деле, не заметите. Но, к счастью, всякий, знающий немецкий язык, способен понять и идиш. Так как если смотреть с некоторого — правда, большого — удаления, то внешняя понятность идиш образована немецким языком; в этом преимущество идиш перед всеми языками земли. Однако — по справедливости — и у них у всех есть преимущество перед ним. И именно то, что идиш нельзя перевести на немецкий. Связи между идиш и немецким слишком тонки и значимы, они мгновенно разрываются, когда идиш возвращают к немецкому, то есть возвращают уже не идиш, а нечто бессущностное. Переводом, к примеру, на французский идиш может быть сообщен французам, переводом на немецкий он уничтожается. Так, «toit» это не «tot» и «Blьt» — никоим образом не «Blut»*. Но не только из этой дали немецкого языка можете вы, уважаемые дамы и господа, понять идиш; вы можете подойти к нему на шаг ближе. Уже сравнительно недавно появился хорошо известный разговорный язык немецких евреев — в качестве некоторого более или менее отдаленного, но все еще сохраняющего множественность оттенков (в зависимости от места проживания носителей: в городе или деревне, на востоке или на западе) приближения к идиш. Поэтому историческое развитие языка идиш можно было бы проследить в современной плоскости почти так же хорошо, как и в глубине истории. И уже совсем близко вы подойдете к идиш, если вспомните о том, что, помимо знаний, в вас живут способности и сочетания способностей, позволяющие вам понимать идиш чувством. Лишь так может объясняющий помочь вам — успокоив вас, чтобы вы не чувствовали себя исключенными и осознали, что уже не можете жаловаться на непонимание языка. Это — самое важное, ибо с каждой жалобой понимание ускользает. В то же время, сохранив спокойствие, вы вдруг окажетесь внутри этого языка. Но раз уловив идиш — а он соединяет всё: и слово, и хасидскую мелодику, и само существо этого восточно-еврейского актера, — вы уже не сможете вновь обрести ваше прежнее спокойствие. Вы тогда так сильно почувствуете истинное единство этого языка, что испугаетесь, но уже не идиш, а себя. * toit (идиш) и tot (нем.) — «мертвый»; Blьt (идиш) и Blut (нем.) — «кровь».
Nash: И вы не сможете в одиночку выносить этот страх, если одновременно из того же идиш к вам не придет вера в себя, равная этому страху — и еще более сильная, чем он. Впитывайте ее в себя настолько, насколько сможете! Если же потом, завтра или позднее, она вас оставит — да и как сможет она удержаться в воспоминаниях об одном-единственном вечере! — то я желаю вам позабыть и этот страх. Ибо мы не хотим, чтобы все это стало для вас наказанием. Примечание: Брод, отсылая читателя к четвертой главе своей биографии Франца Кафки, кратко замечает, что этой речью 18 февраля 1912 года Кафка предварял выступление еврейского актера из Восточной Европы Исаака Леви в актовом зале Пражского еврейского совета. Оригинальная рукопись речи утрачена, но, к счастью, сохранилась копия, сделанная женой Макса Брода Эльзой. Опубликована Бродом в приложении к 6-му тому собрания сочинений Кафки. (Отсканировано по книге: Неизвестный Кафка: Рабочие тетради. Письма. Приложение: М. Брод, Ф. Кафка. Первая дальняя поездка по железной дороге; Феликс Фельч. (О Франце Кафке); Ж. Монно. Характер Франца Кафки; Натали Саррот. От Достоевского к Кафке / Перевод с немецкого Г.Б. Ноткина - Санкт-Петербург: Академический проект, 2003 = 384 с. ил.)
полная версия страницы